За МАСКИрованная угроза

За то время, как новый коронавирус из непонятной буквенной комбинации превратился во всем привычную «корону», мир успел перейти от категорических зимних ВОЗовских заявлений «Маска при коронавирусе не помогает!» до не менее категорических «Маски носить всем!».

Это вполне понятно – все мы подсознательно уже давно воспринимаем хирургическую маску или респиратор и как знак потенциальной опасности, и как обещание того, что, благодаря науке, эпидемиологический фактор все же можно взять под контроль.

Верно это или не верно, мы обсуждать здесь не будем – в конце концов, даже 11% снижение вероятности проникновения вируса «верхом» на крупных частицах слюны, которое может дать обычный платок или бафф1, в условиях отсутствия лекарств и нехватки ИВЛ может стать нашим выигрышным билетом – а поговорим а временах, когда ношение подобного «украшения» на лице впервые вошло в медицинскую моду.

Итак, Маньчжурия, 1910–1911 годы.

Осторожно, чума!

Так называемая Великая маньчжурская эпидемия чумы разразилась осенью 1910 года в китайско-российском приграничном городе Маньчжурия и быстро распространилась по Китайско-Восточной железной дороге на юг, до Харбина и других маньчжурских городов, где вызвала кризис, потому что смертность от нее была стопроцентной.

Клинически проявляющаяся в форме пневмонии и передающаяся от человека к человеку воздушно-капельным путем, она вовлекла Китайскую, Японскую и Российскую империи, которые контролировали различные районы Маньчжурии, в затяжную биогеополитическую борьбу.

В разгар этого кризиса, в котором участвовали не только три империи, но и врачи иностранных представительств из Посольского квартала в Пекине, миссионеры и американская медицинская делегация из Филиппин во главе с Р.П. Стронгом, китайский императорский двор назначил главой своей противочумной службы, так называемым Полномочным врачом-эпидемиологом Маньчжурии, У Ляньдэ – первого получившего образование в Кембридже китайца, который впоследствии за свою работу станет номинантом на Нобелевскую премию2.

Портрет У Ляньдэ за работой 1910 год, фотография из архива Библиотеки Университета Гонконга

Вынужденный бороться одновременно с болезнью, отстаиванием национальных интересов и обострившимся социальным антагонизмом, У решил следовать очень смелой теории – будто бы, вопреки заявлениям японских медицинских светил, болезнь распространяют не блохи, а она передается от человека к человеку напрямую3.

Хотя клинические наблюдения за случаями так называемой легочной чумы проводились с момента первых вспышек третьей пандемии в Гонконге и Индии 15 лет назад, идея о воздушно-капельной передаче этого заболевания была нова и шла вразрез с недавно утвердившимися постулатами о том, что чума распространяется в основном (если вообще не только) крысами и их блохами. К тому же У не только продвигал отличное от устоявшегося мнение, он пропагандировал также и свой собственный метод борьбы с эпидемией – личное изобретение, которое назвал «противочумной маской».

Противочумные маски на медработниках Маньчжурской службы профилактики чумы (Харбин), 1910–1911 годы, фотография из архива Библиотеки Университета Гонконга

Она состояла из марли и ваты и напоминала придуманные в 1897 году защитные приспособления для хирургов, но имела больше слоев и завязывалась более сложно, что было обусловлено необходимостью лучше фиксировать повязку на лице при работе на открытом воздухе в неблагоприятных условиях Маньчжурской зимы.

Вот как описывал ее сам У в мемуарах 1926 года4:

Она состоит из двух слоев марли, между которыми находится плоский продолговатый кусок ваты размером 6 дюймов на 4 дюйма. Маску можно легко сделать, если разрезать обычную хирургическую марлю (шириной 9 дюймов), которую нам поставляют магазины, на полоски, каждая длиной 3 фута. Каждую полосу затем сложить в длину, так, чтобы в середине поместился плоский кусок ваты размером 4 на 6 дюймов. На каждом конце марли делаются два разреза, каждый размером 15 дюймов. Таким образом, подушка превращается в марлевую повязку с тремя хвостами, центральная ватная часть которой зарывает вход в дыхательные пути. Верхний хвост с одной стороны должен проходить вокруг головы над ухом и привязываться к соответствующему верхнему хвосту с другой стороны. Самый нижний хвост должен проходить под ухом и, аналогично, привязываться к соответствующему нижнему хвосту с другой стороны, а в то время как средний хвост должен проходить над головой по макушке, чтобы зафиксировать ватную подушку и предотвратить ее соскальзывание на шею.

Цель У заключалась в том, чтобы заставить носить это приспособление врачей и другой медицинский или вспомогательный персонал, работающий как в чумных больницах, так и с кремацией трупов под открытым небом, а также работников, занятых выявлением, изоляцией, проверкой и охраной чумных контактов. Маска также предназначалась для ношения пациентами, контактными лицами и, насколько это было возможно, всем населением в зоне эпидемиологической опасности.

Это был первый случай, когда с целью сдерживанию эпидемии была предпринята такая мера. Лишь в 1918 году ее повторили вновь – для сдерживания пандемии знаменитой «испанки»5.

Критика маски

Теория о путях заражения и о методах защиты, выдвинутая доктором У, моментально вызвала шквал научной критики. В своей биографии У живо описывает конфронтацию с западными врачами, возмущенными «выходкой наглого китайца-выскочки», на примере ссоры с доктором медицинских наук Жеральдом Месни, французским врачом, ранее имевшим опыт работы с чумой:

Доктор У сидел в большом мягком кресле, пытаясь улыбкой смягчить противостояние. Француз был взволнован и продолжал ходить туда-сюда по комнате. Внезапно, не в силах больше сдерживаться, он обратился лицом к доктору У, угрожающе поднял обе руки, выпучил глаза и закричал: «Вы, вы, китаец, как вы смеете смеяться надо мной и перечить своему начальнику?».

Если верить биографии У, Месни отправился работать в чумные бараки без «китайской» маски. В результате он заразился и умер несколько дней спустя, что привело к повсеместному принятию теорий У – и о воздушно-капельном пути передачи Маньчжурской чумы, и об эффективности придуманного им защитного средства. «Почти все на улицах носили хоть какое-то подобие маски», как писал он сам в 1926 году4.

Медицинская маска как рычаг политического давления

Для У торжество его идей означало не только упрочнение положения китайской науки и ее равность европейской, но и политический рычаг, которым Китай давил на соперников, доказывая правомочность своих притязаний на Маньчжурию.

Во время Международной конференции, посвященной чуме, которая прошла в апреле 1911 года в Мукдене, У представил на рассмотрение международных делегатов тщательно продуманный фотоальбом под названием «Виды Харбина (Фуцзядяня), снятые во время эпидемии чумы, декабрь 1910 г. – март 1911 г.»6. Альбом содержал 61 фото, каждое с надписями на английском и китайском языках, и конкурировал с аналогичными фотографиями русских и японцев. В частности, он в подробностях показывал усилия китайского правительства по прекращению эпидемии чумы: кремацию, изоляцию, работу в лаборатории, листы статистических расчетов, подомовой обход, карантин контактных лиц, дезинфекцию, амбулаторную помощь, помощь бедным и сожжение старых, отработавших свое госпиталей, которые, как предполагалось, могли служить рассадниками болезни.

Почти все фотографии, на которых в кадр попали люди (а таких в альбоме насчитывается 47 штук), запечатлели их в той или иной повязке на лице. Более 230 человек позируют перед камерой в противоэпидемических масках, часто большими, тесными группами.

Такой хитроумный композиционный прием позволял добиться сразу нескольких эффектов. Маска служила как бы отличительным знаком античумной «армии» доктора У. С одной стороны, люди в масках показывали масштабность действий китайского правительства и единство нации, с другой – демонстрировали торжество научного подхода к борьбе с эпидемией.

Этот единый медицинский фронт плотно закрепится в мозгах людей всего мира на несколько поколений вперед: медики в масках – медики на переднем крае, государство на страже нашего здоровья.

Кроме того, при помощи фото У демонстрировал также и патогенез (то есть схему развития болезни). Античумная армия, как носители цивилизационных благ и научного прогресса, позировали на фоне «отсталых» жертв и их жилищ. У предполагал, что за вынос заболевания из его первоначального очага (от сибирского сурка) и за последующее распространение уже между людьми были ответственны кули – нищие рабочие-мигранты, которые искали работу за пределами Китая. Якобы чума возникла сначала среди охотников на сурков в Маньчжурии, затем они разнесли на юг ее, перемещаясь в переполненных железнодорожных вагонах третьего класса, и, наконец, устроили рассадник инфекции в трущобах, какими был в то время пригород Харбина Фуцзядянь.

Такое представление процесса освобождало правящие классы Китая от ответственности за эпидемическую катастрофу.

Маска как образ защиты

В альбоме «Виды Харбина» при помощи масок У не просто рисует «портрет» эпидемии – он показывает также и пути к ее ограничению и искоренению. Маска становится символом научной защиты. Более того – именно в это же время зарождается и другой феномен. Среди простого народа эта защита начинает приобретать... магическую окраску.

Так, например, в городе Чифу из китайской провинции Шаньдун (сегодня носящем имя Яньтай), который контролировался тогда немцами, на маски наносились храмовые печати, что превращало их в амулеты7. А в других местах средства с карболовой кислотой (дезинфектант) использовались в ритуалах изгнания демонов чумы8.

Впрочем, такой переход от науки к магии совершенно не удивителен – социологи часто отмечают единство магического и научного мировоззрения в противоположность религиозному: оба первых предполагают результат в результате совершения неких действий, а второе такой связи не имеет. Вы можете просить богов долго и искренне – но это обязательно приведет к тому, что они к вам снизойдут. Если же алхимик кипятит в тигле ингредиенты согласно проверенному рецепту – он гарантированно получит один и тот же философский камень.

После Маньчжурской чумы маска становится наглядным примером того, как надо бороться с эпидемией. Доктор У, вводя ее в медицинский оборот, изменяет сам подход к борьбе с эпидемиями – пандемия гриппа-испанки 1918 года уже не мыслима без масок. Маски на фотографиях тех лет носят все.

Особенно курьезно выглядят на этом фоне семейные портреты, на которых даже коты находятся в марлевых повязках.

Идеи, носящиеся в воздухе

Доктор У был не единственным сторонником воздушно-капельной теории передачи заболеваний и ношения повязок. Так, еще один врач, доктор наук Фан, показал на международной конференции 1911 года более десяти разновидностей масок, использовавшихся в Фуцзядяне во время эпидемии. Их изображения не сохранились, но описания, по которым мы можем восстановить их вид, остались.

Например, «Мукденская маска» широко использовалась в контролируемых японцами районах Южной Маньчжурии и состояла из прокладки из ваты размером около 16 на 12 сантиметров и толщиной около 1,5 сантиметра, завернутой в марлю, концы которой связывались на голове.

А так называемая «маска Брокета», которую разработал француз, имевший большой опыт борьбы с чумой на юге Китая, представляла собой систему из капюшона, который покрывал все лицо, и его «дополнений» – очков автомобилиста («консервы») и единой полоски ватно-марлевой повязки. Примечательно, что первоначально Брокет ориентировался на так называемый «костюм карантинного доктора 1819 года», но посчитал его неэффективным и предпочел собственную модель.

Даже сама идея закрывать лицо была не нова. Все мы прекрасно помним и гравюры с клювастыми «чумными докторами», и картины эпохи Возрождения – где люди, приближаясь к жертвам чумы, закрывают лицо рукой с (как считают искусствоведы) надушенным носовым платком.

В своем отчете, прозвучавшем на заседании Лиги Наций в 1926 году, У представляет свое изобретение как заключительную стадию длительной эволюции медицинских средств защиты: от знаменитого medico della peste – чумного костюма знаменитого Шарля де Л'Орма, придворного врача Людовика XIII, – до повязок, которые изображены, например, на картине «Пьяцца Меркателло в Неаполе», показывающих чуму 1656 года.

Но, в отличие от предыдущих версий противоэпидемической маски, призванных скорее устрашить болезнь (а на деле – более самого пациента, знающего, что все потуги медицины спасти его будут бессильны и он обречен), маска доктора У предполагала спасение – и в таком варианте прочно закрепилась в международном сознании.

Ни маска Брокета, ни Мукденская маска так и не вошли в обиход (последняя еще и по причине того, что эксперименты, проведенные с ней в бактериологической лаборатории в Маниле, показали, что подобный тип повязки не прилегает должным образом к лицу и позволяет иерсиниям проникнуть в дыхательные пути), а маска У осталась.

Эпилог

С момента появления маски доктора У прошло более ста лет, а это приспособление так особо принципиально и не изменилось в материальном и визуальном отношении. Трехслойная повязка, внутренний слой которой представлен фильтрующей тканью, является прототипом нынешней хирургической маски.

Эффективна ли она, или основную часть ее популярности составляет магическое сознание?

Если опираться на последний Кокрейновский обзор, посвященный защите пациента от инфекции, которую ему может передать хирург во время операции – вероятно, не очень. Но хирург не болен, поэтому исследования фактически касаются выгоды блокады передачи возможной инфекции от здорового человека. Если же опираться на результаты малых исследований типа Эдинбургского и Кембриджского, то ношение хирургической маски несет, по меньшей мере, кардиовыгоды, а те же гонконгеры упорно связывают свои низкие цифры заболеваемости коронавирусом с почти поголовным ношением масок9. Более свежие (и масштабные) исследования мы будем ждать, видимо, уже после окончания пандемии, а пока что ясно одно: маска – лишь одна из частей «модели швейцарского сыра», дающей объяснение тому факту, почему вроде не особо эффективное средство становится полезным, если сочетать его с такими же несовершенными средствами. В конце концов, гораздо проще и дешевле носить маску, чем потом тратить деньги на якобы «бесплатное» лечение.