Врач против мракобесия – чума в Сан-Франциско

История минздрава США, то есть Национальных институтов здоровья, начинается с Морских госпиталей и их лабораторий, а также с конфликта, ставшего эталонной иллюстрацией столкновения интересов медицины и коммерции. Несмотря на то, что возник он более ста лет тому назад и был одним из первых конфликтов такого рода, ни действующие лица, ни их методы, ни их цели, ни результаты за это время существенно не изменились. Ровно этот же сценарий разыгрывается сейчас, во время эпидемии COVID-19. Не верите? Тогда мы отправляемся на сто двадцать лет тому назад.

Джозеф «Джо» Киньюн

Если бы у Америки был какой-то топ-десять самых известных врачей, среди них обязательно находилось бы имя Джозефа Джеймса Киньюна, бактериолога и клинициста, основателя Гигиенической лаборатории, из которой в итоге родились Национальные институты здоровья. Джо – как называли его родные и друзья – Киньюн родился 25 ноября 1860 года в Северной Каролине в семье бывшего юриста, а ныне врача, и индианки-чероки1.

Отец его был очень знаменитым человеком. Хотя предок Киньюнов служил Джорджу Вашингтону, Киньюн-старший примкнул к конфедератам и даже занимал пост заместителя главного войскового хирурга. Когда дом Киньюнов сгорел во время Гражданской войны, семья переехала в штат Миссури, где жила бедно, но ничуть не унывала.

С самых ранних лет Джо учился медицине2, по мере сил помогая отцу в больнице, а после того, как окончил школу (откуда вынес знание трех иностранных языков, что очень помогло ему в дальнейшей карьере), поступил сначала на медицинский факультет Вашингтонского университета города Сент-Луис, где преподавал его отец, а затем и на медицинский факультет Нью-Йоркского университета, бывший в то время одной из немногих американских медицинских школ, занимающихся не только обучением, но и исследованиями, которые так привлекали молодого человека. Медицинский факультет Нью-Йоркского университета наш герой закончил со степенью доктора медицины. Казалось, его ждет великолепное врачебное будущее, но тут вмешалась судьба.

Первый же практический опыт Киньюна окончился неудачно3: умершая от дифтерии (которая на тот момент была практически стопроцентно смертельным диагнозом) маленькая девочка навсегда отвратила молодого врача от клинической медицины и заставила сосредоточиться на преподавании и исследованиях. Вероятно, во многом благодаря этой безвестной пациентке из Киньюна и вырос тот великий бактериолог, которым он стал впоследствии – осознающий огромную опасность инфекционных заболеваний и прикладывающий все усилия, чтобы их предотвратить.

Наука микробиология, интересовавшая Киньюна, в то время была совсем молодой и действительно находилась на острие медицинского прогресса. После 1876 года, когда эта «новорожденная» дисциплина начала выявлять причины заболеваний, к которым веками не могли найти подхода – малярии и брюшного тифа (1880), туберкулеза (1882), холеры, дифтерии, столбняка и пневмококковой пневмонии (1884), ботулизма и чумы, а также первых «агентов, проходящие через фильтр», как тогда называли вирусы (1894), – предотвращение распространения эпидемий стало национальным приоритетом США. Очень быстро были придуманы вакцины, пассивная иммунотерапия и даже специфические противомикробные препараты, а клиническая диагностика, эпидемиология инфекционных заболеваний и меры предотвращения их распространения, в первую очередь карантин, получили прочную научную основу.

И главным институтом, принявшим под свое крыло лучших специалистов и исследователей, в том числе и микробиологов, оказалась Морская госпитальная служба.

Морские госпитали на страже здоровья США

Дело в том, что в США, начиная с давних времен, существовала практика помещать корабли, заходящие в гавани, на карантин, если обнаруживалось, что кто-то из экипажа болен, причем решение об изоляции принималось на уровне каждого штата отдельно, а не федерального правительства4.

Но после принятия в 1798 году закона «О помощи больным и инвалидам», который обязал моряков сдавать 1% от их зарплаты в специальный фонд, в гаванях крупных портовых городов, а потом и на других водных артериях, была построена целая сеть больниц, где обслуживали заболевших матросов и капитанов. Именно эти больницы, так называемые Морские госпитали, и стали основой будущего централизированного здравоохранения США. Как раз во время учебы Киньюна, в 1878 году, Конгресс передал Морской госпитальной службе карантинные полномочия штатов, что не могло не стать в итоге камнем преткновения между федеральным здравоохранением и локальными властями.

Молодой Киньюн приложил все усилия5, от кроличьей лапки до связей своего дяди-хирурга, работавшего на правительство Линкольна, чтобы попасть в Морскую госпитальную службу. Два года он самостоятельно изучал гистологию, патанатомию и бактериологию на примере инфекционных болезней животных и человека, а потом сдал квалификационный экзамен, отделяющий его от вожделенной вакансии. Самоучка-микробиолог, Джо Киньюн был настолько талантлив, что не только не потерялся на фоне маститых инфекционистов Медицинской госпитальной службы, но уже через год встал во главе первой в стране федеральной бактериологической лаборатории. Под его руководством исследовались холера, желтая лихорадка, оспа и чума, тогдашние главные инфекционные угрозы США, были разработаны протоколы лечения и карантинных мероприятий. Киньюн первым в США выделил холерный вибрион, разработал противооспенную сыворотку, пневмококковую вакцину, придумал машину для дезинфекции, открыл специальную антидифтерийную лабораторию3.

Гигиеническая лаборатория. Источник: flickr.com.

Чтобы помочь своей стране, он активно ездил по всему миру перенимать передовой опыт лучших бактериологов того времени – основателя бактериологии и эпидемиологии Роберта Коха, автора антидифтерийной сыворотки Эмиля Ру, одного из первооткрывателей бубонной чумы Китасато Сибасабуро.

Блестящая карьера бактериолога с мировым именем закончилась внезапно – в 1899 году его начальник, глава службы Морских госпиталей США Уолтер Вайман, перевел Киньюна на карантинную станцию Сан-Франциско, защищать границы от чумы, которая в то время активно распространялась кораблями из Азии. Расположенная на острове Энджел на выходе из залива Ричардсона, станция сразу же не понравилась Киньюну. Он боялся фактического понижения в должности, «тошнотворной погоды» в районе залива и жаловался6 своему другу: «Я плохо себя чувствую с тех пор, как приехал в Сан-Франциско. За последний год у меня было четыре нервных срыва».

Как выяснилось позже, предчувствие его не обмануло.

Карантинная вражда в Сан-Франциско

Прибытие Киньюна с целью предотвратить завоз болезней «чумными кораблями», плывущими из Азии, возобновило давнюю борьбу за «права штата» между Калифорнией и федеральным правительством. Закон, принятый в 1893 году, заставлял Морскую госпитальную службу работать совместно с местными карантинными служащими, и приказ Ваймана «не обращать внимания» на карантинные службы Калифорнии сразу же столкнул лбами Киньюна и губернатора Калифорнии Генри Тиффта Гейджа, начавшего угрожать7 офицерам Морской госпитальной службы судебными исками и даже применением силы.

В соответствии с федеральным приказом, Киньюн начал ставить на карантин все прибывающие из четырех тогдашних «чумных портов» (Гонолулу, Сиднея, Гонконга и Кобэ) суда, а также поддержал Совет здравоохранения Сан-Франциско, требовавший «очистить» китайский квартал путем вывоза мусора, дезинфекции канализации, побелки и дезинфекции домов. И вот в начале марта 1900 года эпидемиологическая настороженность Киньюна сработала – в том самом «подозрительном по распространению» Чайнатауне, где люди, преимущественно мужчины, жили в ночлежках буквально на голове друг у друга и крысы бегали по улицам как хозяева8, он обнаружил первый случай чумы на территории США. В стране немедленно началась истерия9.

Сначала мэр Сан-Франциско и Управление здравоохранения, как положено, оцепили китайский квартал полицией для создания санитарного кордона. Раздались даже голоса, призывающие и более радикально «зачистить» источник заразы... Но тут в игру вступили коммерческие и политические интересы.

С одной стороны, усилением центральной власти был недоволен губернатор Калифорнии Гейдж, который усмотрел в карантинных мероприятиях угрозу собственному положению. С другой, карантином недовольны были китайцы, вернее, представители управляющих ими Шести Семей, которые эксплуатировали китайских нелегалов и которых проверка живущих в Чайнатауне и их изоляция совершенно не устраивали. Китайцы же, запуганные тем, что из-за карантина работы не станет вообще никакой, начали жаловаться, что их дискриминируют, и мешать осмотрам и лечению на дому, скрывая заболевших и умерших. А так как Шесть Семей имели широчайшие связи в среде калифорнийских бизнесменов и политиков, то неудивительно, что эти три силы тут же объединились в желании избавиться от федеральной службы и Киньюна в частности.

В травлю активно подключились и местные газеты, финансируемые магнатами, например The San Francisco Call, который называл эпидемию «чумной истерией» и винил в этом Киньюна, а также часть местных врачей, связанная с магнатами.

Уже на второй день после того, как Киньюн обнаружил чуму у жителя Чайнатауна, The San Francisco Call напечатал карикатуру, высмеивающую как действия городских властей по ограничению распространения заболевания, так и сами методы микробиологии – мол, привитые материалом, взятым у больного, лабораторные животные живы и здоровы, а ученые (о, этот штамп про ученых-злодеев!) хотят обмануть граждан штата, чтобы наслаждаться властью.

Источник: opendemocracy.net.

Борьба с чумой и борцами с чумой

Животные умерли через несколько дней, но кампанию против Киньюна и федеральной карантинной службы это не остановило. 16 мая 1900 года, когда Киньюн по указанию Ваймана и при поддержке Совета здравоохранения объявил эпидемию, противники карантина предложили за голову Киньюна 7000 долларов3, вынудив ученого всегда носить при себе заряженный револьвер и быть готовым спасаться бегством.

Более того, губернатор Гейдж объявил чуму уловкой, придуманной Киньюном и Советом здравоохранения, дабы шантажировать город с целью получения средств на общественное здравоохранение, и помог китайской общине подать иск против Киньюна за нарушение их гражданских прав. Судья вынес решение в пользу истца10, поскольку карантин нарушал гарантию равной защиты 14-й поправки.

Сложилась патовая ситуация: с одной стороны, Киньюн и специалисты федеральных служб здравоохранения подтверждали наличие чумы, с другой – ведущие политики штата, представители крупных компаний, местная ассоциация врачей и крупные медийные агентства ее отрицали. Карантин был снят, подсчет реальных случаев заболевания и смертей затруднен местным населением, сами федеральные инспекторы жили под постоянной угрозой их жизням. Чума, меж тем, вышла не только за пределы китайского квартала Сан-Франциско, но и штата вообще.

В 1901 году губернатор Гейдж решил зайти с другой стороны: он заявил, что Киньюн специально вводил возбудителя чумы в трупы китайцев, чтобы сфабриковать существование болезни и вызвать эпидемию чумы. В ответ Вайман собрал целую комиссию национальных светил бактериологии, чтобы они расследовали предполагаемую «подделку чумы» и окончательно установили, был ли повод вводить противоэпидемические мероприятия и в каком объеме. Когда комиссия полностью подтвердила выводы Киньюна, Гейдж... наложил вето3 на ее рапорт.

Терпение центральных властей окончилось. Президент пригрозил Калифорнии закрыть штаб армии в Сан-Франциско и перенаправить прибывающие филиппинские транспорты в Пьюджет-Саунд, тем самым лишив Калифорнию доходов. Калифорнийские бизнесмены приуныли, а Гейдж стал резко терять рейтинги. В итоге стороны, как говорится, сошлись посередине: Гейдж согласился отдать Морской госпитальной службе контроль над противоэпидемическими мероприятиями и прекратить преследовать Киньюна, а Служба пообещала отозвать Киньюна с его поста и не заставлять Калифорнию признавать, что он и Служба все это время поступали правильно.

Но если вы думаете, что на этом все закончилось, вы глубоко ошибаетесь.

Во-первых, честность Гейджа была сомнительной – сразу после того, как губернатор пустил военно-морских медиков в Калифорнию, он заявил, что вся эпидемия случилась из-за того... что Киньюн внес возбудителя чумы в трупы китайцев. Во-вторых, уже на самом выезде из Сан-Франциско Киньюна догнал еще один иск – некий глухонемой рыбак утверждал, что Киньюн приказал солдатам стрелять в него, когда он дрейфовал в открытом море. Ученого освободили лишь после показаний солдат, что они действительно стреляли – но в сбежавшего заключенного, который, в свою очередь, тоже стрелял, а Киньюн пытался защитить невиновного11.

Последствия

А что же чума?

Невовремя введенный карантин и ожесточенное сопротивление ему местных жителей привело к тому, что чума закрепилась12 в популяции местных животных, ранее с чумой не знакомых. Только по официальным документам, умерло более ста человек13, а расхлебывать последствия пришлось еще два года после введения карантина, да еще и другому губернатору – так как Гейдж все-таки потерял свое политическое влияние и в 1902 году проиграл выборы.

Более того, из-за закрепления среди животных чума вспыхнула опять – после землетрясения и пожара 1906 года, когда большая часть Сан-Франциско, включая весь район Чайнатауна, была разрушена, крысы снова передали этот спящий «подарок» людям. На уничтожение их популяции между 1907 и 1911 годами было потрачено около 2 миллионов долларов14 – совершенно безумные на тот момент деньги.

Еще через два года, в июне 1908-го, было снова выявлено еще сто с лишним случаев заболевания, на сей раз у европейцев. Вероятным переносчиком болезни был объявлен суслик, а сама чума распространилась15и на другие штаты США.

Даже «отчетный» 1911-й не стал концом эпидемий – чума регулярно вспыхивает в США и до наших дней, заставляя контролирующие органы вывешивать таблички с перечеркнутым сурком и ловить блох, основных переносчиков этой инфекции. Сан-Франциско остается одним из ее природных резервуаров.

Киньюн же после Сан-Франциско из Морской службы ушел. Карьере его, впрочем, это не помешало – он успешно возглавлял компанию H. K. Mulford Laboratories (ныне знаменитые Merck, Sharp and Dohme), производившую вакцины и антитоксины, работал профессором бактериологии и патологии в Университете Джорджа Вашингтона, побыл президентом Американского общества микробиологов, служил в армии США в качестве эксперта-эпидемиолога во время Первой мировой войны, а потом стал бактериологом Департамента здравоохранения округа Колумбия, и занимал эту должность до самой смерти16. Пока в Сан-Франциско продолжали решать, вводить ли карантин или травить крыс, Киньюн спокойно изучал дизентерию и анкилостомоз, разработал безопасную и надежную технику противооспенной вакцинации («метод Киньюна»), широко применявшуюся до 1960-х, и усовершенствовал окраску для Mycobacterium tuberculosis и других организмов, использующуюся до сих пор. И он приложил все усилия, чтобы из Гигиенической лаборатории выросли современные Институты здоровья.

Лавры же «заканчивателя» Калифорнийской эпидемии принадлежат другому офицеру службы Морских госпиталей – Руперту Блю. Именно он договорился и с китайцами, и с властями Калифорнии, сосредоточившись на искоренении переносчиков, а не на карантинизации бизнеса. Обертка противоэпидемических мероприятий в его подаче выглядела более привлекательно для местных жителей, но, если вспомнить о двух миллионах долларов, потраченных только на истребление крыс, а так же тот факт, что чума спокойно распространилась дальше вглубь США, возникает вопрос, а не было ли дешевле (и безопаснее) сразу прислушаться к Киньюну.

Вся эта поразительная и невероятная история игнорирования общественной безопасности ради сиюминутных корыстных интересов учит нас не только тому, что в решение медицинских вопросов не должны вмешиваться политические и экономические соображения – она показывает, что происходит, когда наука сталкивается с новым вызовом в тот момент, когда ответственная за этот вызов отрасль находится еще в стадии развития. Полемика вокруг чумы (а в настоящее время и вокруг COVID) стала возможна лишь потому, что хотя возбудитель и был выявлен, ни его векторы и способы распространения, ни экология, ни эпидемиология, ни лечение не были еще изучены до конца, и потому позволяли трактовать себя как угодно. А в дебатах, как известно, не всегда побеждает тот, что прав – но часто тот, кто умеет красиво говорить. Увы, от этой болезни лекарства еще не найдено.