Госпожа Монтегю – леди и оспа

«Я достаточно патриотична, чтобы приложить все усилия и заставить сие полезное изобретение войти в моду и в Англии; и я, конечно бы, обязательно написала бы о нем нашим врачам, если бы знала кого-нибудь из них, кто, на мой взгляд, был бы достаточно добродетелен, чтобы потратить значительную часть своих доходов на благо человечества».

Из письма леди Мери Монтегю подруге, 1717 год.

В медицинской истории есть множество имен, которые знают все. Это Пастер, Боткин, Авиценна, Флеминг и многие другие. Но есть люди, внесшие в медицину огромный вклад – но оставшиеся известными, увы, единицам. Особенно если они при этом были совсем не медиками.

В этой статье мы поговорим о женщине, спасшей Великую Британию, а за ней и всю Европу от оспы – аристократке, путешественнице, писательнице и одном из наиболее успешных пропагандистов вакцинации, леди Мери Монтегю.

Черная оспа – смертельная болезнь, которой больше нет

Черная (натуральная) оспа на протяжении всего существования человечества была одной из опустошительных инфекционных болезней. Еще в I веке нашей эры писатель Филон, описывая жизнь Моисея, говорил, что среди библейских десяти казней египетских, шестая заключалась в покрытии тела людей и животных страшными язвами и нарывами. Эта точная характеристика (заболевшие – люди и животные, пузыри и воспаление вместо чумных бубонов) дает возможность нам определить таинственное заболевание именно как оспу.

Эпидемии натуральной оспы поражали Японию и Китай, Восточную и Западную Европу, Африку, Ближний Восток, Британские острова и даже Америку. Средневековые хроники свидетельствуют, что эпидемии оспы «гуляли» по Европе с VI века, не щадя ни старого, ни малого, а сама оспа присутствовала среди людей постоянно, обогнав по распространенности даже чуму, которая, в отличие от оспы, вспыхивала лишь раз в несколько десятилетий или даже столетий. В XVI–XVIII века редкому человеку удавалось избежать оспенных рытвин на лице.

Известный дореволюционный историк медицины Губерт в своей книге «Оспа и оспопрививание. Исторический очерк до XIX столетия» цитирует одно из первых описаний эпидемий оспы в русских летописях, относящееся к 1427 году: «Мор бысть велик во всех градех русских по всем землям, и мер ли прыщем …».

Смертность от оспы достигала 30%. Так, согласно английской статистике, с 1667 по 1800 год в Лондоне из каждой тысячи умерших от разных причин 65 человек своей смертью были обязаны именно этой болезни. Основной категорией заболевших были дети до года, при этом каждый десятый больной ребенок умирал.

Для все той же Англии венцом потрясения стала смерть молодой и цветущей королевы Марии II. В 1694 году Бабингтон писал: «Хаос чумы был гораздо стремительнее, но чума посетила наши берега только один или два раза в течение живой памяти, а оспа всегда присутствует, заполняя церковные площади трупами, мучая постоянными страхами всех, кого она еще не поразила, выходя на тех, чьи жизни она пощадила, но оставила отвратительные следы своей власти на их лицах, так что матери вздрагивали, смотря на своих детей»1.

Пионеры прививок

Нельзя сказать, что против оспы не пытались бороться.

В Индии, например, здоровых людей подвешивали на входе в храмы на железных крюках, и они висели по нескольку часов, чтобы умилостивить гнев оспенной богини2.

В Корее – клали на алтарь еду и питье для «уважаемого гостя Оспы».

Во Франции – угрожали казнить докторов (как, например, сделала это королева Бургундии Аустригильда), ежели их лечение окажется недейственным, и без угрызений совести уничтожали заболевших (как это было во время нашествия норманнов).

И повсеместно, включая царскую Россию, где статистика летальности была еще хуже, чем в Европе (умирал каждый седьмой-восьмой ребенок, а не каждый десятый), вводили карантин3.

Но всё это, равно как и молитвы, надевание красной одежды и курение благовоний, не имело, как можно понять, ни малейшего успеха. Лишь изобретение Эдвардом Дженнером вакцинации смогло остановить эту ужасную вакханалию смерти и невежества.

Однако и до открытия Дженнера существовали вполне эффективные способы борьбы с оспой.

Сейчас сложно сказать, кто первым открыл вариоляцию (оспопрививание, от латинского слова «variola», оспа) – Индия или Китай, но из медицинских трактатов известно, что уже во времена правления императора Жень-цзуна (личное имя Чжао Чжэнь), четвертого императора из династии Сун, жившего в начале тысячных годов, китайцами применялся способ прививания оспы от больного человека здоровому, причем к середине тысяча пятисотых его уже широко использовала вся страна, а не только императорские дети и наложницы4. Похожие техники упоминаются и в аюрведических текстах, их описывают Авиценна и Абу Бакр Мухаммад ар-Рази, выполняют турки-османы, украинцы (особенно на территориях, где происходил активный контакт с турками), черкесы и коренные народы Сибири5.

Методика, спасавшая жизни

Так что же это были за техники и почему, несмотря на их наличие, оспа продолжала бесчинствовать в Европе?

Оспенный яд – а так назывался детрит, гнойное содержимое оспенного пузырька, которое брали обычно у больного ребенка – использовался несколькими способами.

Во-первых, введением под кожу: нитку, пропитанную гноем, при помощи иглы проводили через кожу и оставляли так на три дня.

Во-вторых, путем произведения надрезов и последующего введения гноя под кожу при помощи полой иглы.

В-третьих, путем прикладывания мушки (лечебного пластыря из ткани и особого порошка) и срезания образовавшегося пузыря, оставшуюся после которого открытую раневую поверхность присыпали высушенным содержанием оспенного пузырька или втирали в расцарапанную кожу оспенные струпья.

Ну, и, наконец, в-пятых, путем простого вдувания измельченных в порошок оспенных струпьев в нос.

Способы эти были не лишены недостатков. Так, например, когда их модификация достигла, наконец, Российской Империи (намного позже Запада и преодолев отчаянное сопротивление чиновников и части врачей), выяснилось, что при неправильном проведении вариоляция влечет за собою печальные последствия: от заражения сифилисом и до смерти из-за развития сепсиса, не говоря уже о вспышке самой оспы6. Плюс, далеко не все страны были согласны признать, что «дикие восточные варвары» могли придумать что-то, стоящее внимания.

Визит дамы

А теперь перенесемся мысленно на Британские острова. Те самые, которые потеряли не так давно королеву и где оспа обезображивала лица каждого гражданина Короны.

В мае 1689 года, за пять лет до трагической гибели английской королевы, у графа Эвелина Пьерпонта родилась дочь Мэри. Будучи первенцем, она обладала незаурядным характером и железной волей – так, презирая назначенную ей гувернантку за ограниченность мышления, еще в раннем детстве Мэри решила «украсть» знания, которых ей не хватало, и при помощи книг из отцовской библиотеки самостоятельно выучила латынь – язык, который в то время преподавался лишь мужчинам. В возрасте пятнадцати лет она уже успела опробовать себя как поэт и прозаик и переписывалась с двумя епископами, Томасом Тенисоном и Гилбертом Бернетом, поскольку ей нужны были достойные собеседники.

Этот же характер взыграл в Леди Мэри еще через четыре года, когда отец не согласился с ее выбором жениха, и девушка, вопреки родительской воле, сбежала с тем, кто ей нравился. Выбор, как оказалось, был более чем правильный: сэр Эдвард Уолтер Монтегю впоследствии занимал видные государственные должности, был умным, богатым, хорошо образованным, но самое главное – мудрым человеком. Он уважал независимость своей жены и не мешал ей блистать в свете (а Мэри, помимо таланта писателя, обладала еще и красотой, кружившей головы многим известным англичанам, в том числе знаменитому поэту Александру Поупу, чьи пылкие признания она отвергла, не дослушав) и заниматься самообразованием.

Вильям Фрит, «Отвергнутый поэт»

Но оспа не разбирала, кто общается в высшем свете, а кто живет на гроши: в 1713 году двадцатилетний брат леди Мэри умер от оспы и оставил сиротами двоих детей, а еще через два года оспой заболела и сама Мэри. Она выжила, но всё ее лицо покрылось язвами, знаменитые ресницы выпали. Кроме того, пока она болела, кто-то сделал достоянием общественности сатирические «придворные эклоги», которые она писала. Одно из стихотворений было расценено как нападение на Кэролайн, принцессу Уэльскую, и шансы вернуться в светское общество изрядно упали.

Тогда Мэри отправилась вместе со своим мужем в Турцию, куда он был назначен послом, и прожила там два с лишним года – короткий срок, благодаря которому она, тем не менее, стала знаменитой на весь мир.

Леди Мэри писала путевые заметки – о быте османских женщин, о неправильных представлениях предыдущих путешественников, особенно путешественников-мужчин, оставив ценнейшие записи о религии, традициях и обращении с женщинами в Османской империи. Ее пол и статус предоставили ей доступ к женским покоям, которые были закрыты для мужчин, а личные взаимоотношения с османскими женщинами позволили дать более точный отчет о турчанках, их одежде, привычках, традициях, ограничениях и свободах7. История этого путешествия и наблюдений за восточной жизнью изложена в «Письмах из Турции», которые стали источником вдохновения не только для последующих путешественников и писателей, но также и для большого числа профессиональных востоковедов.

Именно наблюдение за женщинами познакомило леди Мэри с оспопрививанием и сделало ее горячей сторонницей этой методики. Уже через год пребывания в Турции она писала подруге8:

«… Я расскажу вам кое-что, что, я уверена, заставит вас пожелать оказаться здесь. Оспа, столь фатальная и столь распространенная у нас, здесь совершенно безобидна из-за, как они это сами называют, оспопрививания. Целая группа пожилых женщин, занимающихся этим, проводит эту процедуру каждую осень… Приходит старушка с ореховой скорлупой, наполненной отборным оспенным материалом, и спрашивает, какую вену вы желаете вскрыть... Она немедленно вскрывает ту, что вы ей предложили, при помощи большой иглы... и вводит в вену столько отравы, сколько может поместиться на головке ее иглы... Каждый год тысячи проходят эту операцию... Нет ни одного случая, чтобы кто-то от этого умер; и, поверьте, я полностью удовлетворена безопасностью эксперимента... Я достаточно патриотична, чтобы приложить все усилия, чтобы заставить сие полезное изобретение войти в моду и в Англии; и я, конечно бы, обязательно написала бы о нем нашим врачам, если бы знала кого-нибудь из них, кто, на мой взгляд, был бы достаточно добродетелен, чтобы потратить значительную часть своих доходов на благо человечества».

А еще через год леди Мэри привила и своего собственного сына – правда, не при помощи оттоманской бабки, а посредством хирурга посольства, выучившегося у местных и тоже бывшего горячим сторонником вариоляции.

Время пребывания сэра Монтегю в должности посла закончилось, леди Мэри вернулась в Англию и постаралась объяснить всем, как бороться с оспой. Она думала, что несет свет знаний (тем более, что за восемнадцать лет до нее Англия уже познакомилась с китайским методом вариоляции, а за шесть – с турецким) – но ее информацию о «варварских манипуляциях» встретили с подозрением. Только спустя три года, в 1721-м, когда в Англии вновь вспыхнула очередная эпидемия оспы, и все тот же (но теперь уже бывший) посольский врач привил младшую дочь леди Мэри, соотечественники признали правоту путешественницы9. Анекдотически, но первым сторонником прививок оказалась та самая Кэролайн, принцесса Уэльская, не в последнюю очередь из-за которой Мэри пришлось временно оставить светскую жизнь.

Благодаря ее посредничеству в августе 1721 года семи заключенным в тюрьме Ньюгейт, ожидающим казни, была предложена возможность подвергнуться оспопрививанию вместо казни: все они выжили и были освобождены. Затем тот же опыт был проделан над шестью сиротами из приюта (тогдашнее общество спокойнее относилось к детской смертности – особенно если ребенок был чужой). Сироты выжили тоже10.

Медицинское общество заколебалось, но споры о полезности вакцинации продолжались, а оспопрививание не проводилось, и тогда принцесса Уэльская призвала хирурга французского происхождения Клаудиуса Амьяна и приказала ему привить ее дочерей. Обе принцессы – Амелия и Кэролайн – были успешно привиты в апреле 1722 года. Поддерживая подругу, леди Мэри под псевдонимом написала и опубликовала статью, ратующую за вакцинирование.

Это, наконец, сдвинуло градус общественного сомнения, и оспопрививание успешно распространилось в Великобритании.

В первые восемь лет после «королевской вакцинации» оспа была привита 845 людям, из которых 17 умерли. Восточный метод давал 2% смертности, что было в 10–20 раз меньше смертности от обычной оспы, и прививка стала пользоваться огромной популярностью. Из Англии она пошла на Восток, в другие страны Европы. К тому времени уже научились выбирать подходящие, легкие случаи оспы для забора материала и умели прививкой вызывать форму заболевания с незначительным числом гнойников, не уродующую человека и не приводящую к смерти.

Пропагандистами оспопрививания стали многие известные люди. Один из крупнейших французских философов и просветителей XVIII века Франсуа Вольтер в своих письмах писал11:

«…обыкновенно в Европе говорят, что англичане сумасшедший и экзальтированный народ; сумасшедший, так как они своим детям прививают оспу, чтобы воспрепятствовать появлению ее у них; экзальтированный, так как они с радостью сообщают своим детям эту ужасную болезнь с целью предупредить зло, еще неизвестное. Англичане же со своей стороны говорят: прочие европейцы – трусы и люди вырождающиеся: трусы потому, что они боятся причинить детям незначительную боль; выродившиеся люди потому, что подвергают своих детей опасности погибнуть от оспы».

Горячим сторонником вариоляции был и американский президент и ученый Бенджамин Франклин. В то время в США попытки прививать оспу вызывали стихийные взрывы протеста, дело доходило даже до физических расправ с врачами. Законодательные и исполнительные власти колоний нередко демонстрировали непонимание и противодействие оспопрививанию, а в провинции Массачусетс издали закон, запрещавший вариоляцию. Франклин всеми имевшимися у него средствами боролся с подобным невежеством, будучи убежденным в том, что «прививка – безопасная и полезная мера».

Такая реакция ожидала оспопрививание не только в США. Не встретили вариоляцию с распростертыми объятьями на родине Вольтера (где ее запретил парламент) и в Российской Империи. Мужики не перекрестились, и когда грянул гром – в 1730 году от натуральной оспы умер Петр II. И даже через десять лет, когда эпидемия вновь пожаловала в Петербург и греческий врач Д. Манолаки предложил императрице Елизавете произвести предохранительную прививку, та так и не рискнула.

Лишь Екатерина II, переписывающаяся с Вольтером и ставшая свидетельницей того, как одна из ее фрейлин умерла от оспы за несколько дней до своего венчания, все же решилась подвергнуть себя предохранительной процедуре. Для этой цели из Англии был выписан Томас Димсдаль – известный врач, один из пионеров британской вакцинации.

Императрица не только привила себя и сына, тем открыв дорогу вакцинации в Российской Империи, «осмелившись быть из первых», по выражению Димсдаля, но и способствовала распространению методики на Запад. Так, в письме от 19 июня 1774 года на смерть Людовика XV Екатерина II писала своему немецкому корреспонденту, известному публицисту, критику и дипломату Мельхиору Гримму: «Стыдно французскому королю в XVIII столетии умереть от оспы».

Борьба с оспой наконец стала приносить результаты...

В качестве заключения

А что же леди Мэри?

Дадим слово Борису Акунину, так восхитившемуся великой англичанкой, что сделавшему ее одной из героинь своей книги «Настоящая принцесса и другие сюжеты»12.

«К пятидесяти годам леди Монтегю решила, что отныне она вступает в возраст полной свободы и больше не будет считаться с условностями. Она разошлась с мужем (сохранив с ним чудесные отношения) и стала жить в свое удовольствие. Путешествовала, общалась только с людьми, которые ей были интересны. В биографии Льюиса Кроненбергера сказано: «Она ненавидела зануд, от которых бегала, и ненавидела дураков, с которыми ссорилась»...

Жить леди Монтегю предпочитала в сладостной Италии, а на родину вернулась, только когда почувствовала, что пора умирать – в почтенном для той эпохи 73-летнем возрасте. На исходе жизни Мэри как-то призналась, что не заглядывала в зеркало последние одиннадцать лет. Ну не умница?

Находясь на смертном одре, она сказала (это были ее последние слова): «Всё это было очень интересно».

Вот это и называется правильным отношением к жизни».