Чем болел Достоевский
Многие люди тяжело воспринимают романы Достоевского: они кажутся им затянутыми, а образы – чересчур отталкивающими. Такие ощущения от текста имеют вполне логическое обоснование – писатель страдал психическим расстройством, оказавшим влияние не только на его внутренний мир, но и на манеру письма. Единственное, что врачи никак не могут достичь консенсуса, одно это расстройство или два.
Эпилептик с тяжелым детством
Классик русской литературы Федор Михайлович Достоевский является одним из самых знаменитых эпилептиков среди писателей. Как и у Сократа с Флобером1, его болезнь, кажется, не протекала в настолько жесткой форме, чтобы повредить интеллектуальные способности – но все же определенный вред она нанесла.
Кроме того, большинство информации об эпилептических приступах у писателя – не более чем поздний миф, и чтобы разобраться, была ли это эпилепсия, необходимо тщательно отсеивать данные.
Так, достоверно известно, что родители Достоевского эпилепсией не болели, однако мать рано умерла от туберкулеза (то есть данные по ней недостаточно достоверны из-за кратковременности периода наблюдений), а отец был запойным пьяницей и демонстрировал глубоко психопатические черты личности: крайнюю скупость, раздражительность, конфликтность и жестокость. Дети росли в постоянном страхе быть наказанными. Свой гнев Михаил Андреевич Достоевский часто спускал на крестьянах своего имения, за что, если верить семейной версии его смерти, и был убит ими же при невыясненных обстоятельствах.
Оба брата Федора Михайловича унаследовали болезненную страсть отца к алкоголю, а сам Достоевский был лудоманом. Он многие годы просаживал семейное состояние в рулетку, пока его жене, наконец, не удалось помочь ему справиться с зависимостью.
Особенности семейного воспитания в совокупности с определенно отсутствующим у Достоевского выраженным слабоумием (которое часто формируется при «естественном» течении эпилепсии) дали почву для возникновения так называемых «психогенных» теорий его болезни. Классической среди них можно считать теорию Фрейда, который в своем эссе «Достоевский и отцеубийство» писал, что писатель подсознательно ненавидел своего отца и желал ему смерти и псевдоэпилепсия была ничем иным, как физическим проявлением вины, которую писатель испытывал из-за его смерти, потому что первый приступ болезни (как принято считать, однако 100% доказанности этого факта нет) случился у Достоевского после известий о гибели отца. Социально замещающей отца фигурой, согласно Фрейду, является фигура царя – поэтому Достоевский принимает участие в деятельности революционно настроенного кружка Петрашевского. Реакцией со стороны Супер-Эго стали чувство вины и жажда самонаказания, чем и объяснялась стойкость Достоевского во время каторжной жизни.
Таким образом, Фрейд и его последователи приходят к выводу, что Достоевский страдал от так называемой «истероэпилепсии», то есть приступы были психогенными, а не «настоящими» эпилептическими. В пользу этого могут свидетельствовать те факты, что творческая продуктивность писателя ничуть не снизилась с течением болезни, а сами приступы часто происходили в присутствии других людей и вследствие сильных эмоциональных переживаний.
Да и сам Федор Михайлович в своем поведении демонстрировал патохарактерологические черты, присущие как эпилептоидным, так и истероидным личностям. Например, намек на то, что Достоевский знал о вторичных выгодах, значимых для демонстративных личностей, которые можно получать в результате приступов, имеется в романе «Братья Карамазовы», в сцене симуляции Смердяковым эпилептического припадка.
Дебют заболевания
Хотя считается, что первый приступ произошел у писателя после смерти отца, имеются и другие теории – например, есть данные в пользу того, что в 9 лет Достоевский уже испытывал галлюцинации.
Однако абсолютно достоверным, задокументированным самим Достоевским, фактом является наличие у писателя припадков, похожих на эпилептически, после высылки его в Сибирь в 28-летнем возрасте. Перед этим Федор Михайлович пережил инсценировку смертной казни – огромный по силе стресс, что дает ряду ученых заподозрить в болезни Достоевского черты так называемой аффект-эпилепсии.
Этот несколько устаревший с точки зрения современной медицины и неоднозначный диагноз болезни, проявляющийся большими эпилептическими припадками с вегетативно-сосудистыми расстройствами (резкое покраснение или побледнение кожных покровов), возникающими на фоне выраженных отрицательных эмоций (гнев, страх), занимает промежуточное положение между психогенными и органическими теориями недуга писателя. Хотя по своим признакам припадки аффективной эпилепсии ничем особенно и не отличаются от таковых генуинной эпилепсии, все-таки есть и некоторые отличительные признаки: в первом случае они не так тяжелы, травматизация при них более редкая и всегда наблюдаются отдельные, единичные приступы, а их серии – редко. По свидетельствам близких, припадки у Достоевского чаще наступали после волнений, в состояниях, близких к экстазу.
«Он (Достоевский)... ходил по комнате, а я сидел за столом. Он говорил о чем-то возвышенно и радостно; когда я поддержал его идею какими-то словами, он повернулся ко мне с восторженным лицом, чувства его были в полном разгаре. Он на мгновение остановился с открытым ртом, словно искал слов, чтобы закончить мысль. Я же смотрел на него с интересом, чувствуя, что он хочет сказать нечто необычное, что я услышу что-то вроде откровения. Неожиданно из его рта вырвался странный, грудной, бессмысленный звук, после чего он без сознания рухнул на пол».
Сам Достоевский пишет и о предэпилептическом, так называемом «продромальном» периоде своей болезни (приступы тошноты, зрительные галлюцинации, кратковременные нарушения сознания):
«Еще за 2 года до Сибири, во время разных моих литературных неприятностей и ссор, у меня открылась какая-то страшная и невыносимо мучительная нервная болезнь. Рассказать я не могу об этих отвратительных ощущениях, но живо их помню: мне часто казалось, что я умираю, ну, вот, право, настоящая смерть приходила и потом уходила. Я боялся также летаргического сна. И странно – как только я был арестован, вдруг вся эта отвратительная болезнь прошла. Ни в пути, ни в каторге, в Сибири, и никогда потом я ее не испытывал – я вдруг стал бодр, крепок, свеж, спокоен... Но во время каторги со мной случился первый припадок падучей – с тех пор она меня не покидает».
Тяжесть заболевания
Начиная с 1860 года, Достоевский фиксирует в дневнике даты своих приступов – согласно его записям, за 20 лет с ним произошло 102 случая «падучей». Припадки в последние годы жизни повторялись с перерывом в 5-6 месяцев, в ранние годы они случались чаще, но особенно частыми все же никогда не были.
Что же описывается? Из автобиографических заметок и свидетельств очевидцев мы можем сделать вывод, что, помимо псевдоэпилептических, наблюдались и большие (генерализованные) судорожные припадки – то есть самая настоящая эпилепсия. В пользу теории о «настоящей» эпилепсии говорит и тот факт, что один из сыновей писателя, Алеша, умерший в детстве, был болен эпилепсией. А также и тот факт, что далеко не все припадки Достоевского происходили при наличии зрителей – так, задокументированы и ночные приступы.
В отличие от нетравматических истероформных припадков, во время многих своих приступов писатель часто получал достаточно сильные ушибы. После припадка в течение нескольких дней он всегда чувствовал себя разбитым, вялым, утрачивал работоспособность, страдал от депрессивных или дисфоричных переживаний, характерными были и постприпадочные дисфазии, то есть нарушения речи.
Также современники описывают и тяжелый характер Достоевского, в котором преобладали патологические черты: раздражительность, угрюмость, зависть, педантичность, боязнь ущерба, склонность к аффективным вспышкам, обидчивость, – что очень характерно для личностных изменений на фоне эпилепсии.
Отражалось это и на стиле произведений Федора Михайловича – Достоевский пишет напряженно и импульсивно, часто длинными и усложненными фразами, переполненными искусственным нагромождением словосочетаний, терминов, названий и цитат. Характерным для писателя является и использование повторения одного и того же слова в разных интонациях, а также стилистика самой писательской работы – известно, что Достоевский писал педантично, каллиграфическим почерком, часто не оставляя и намека на свободное пространство на листе.
Также есть и достоверные свидетельства другой характерной для эпилепсии черты – сумеречных состояний сознания. Так, во время одного из них он не узнавал знакомых на улице, не реагировал на приветствия, а во время второго его видели в обществе незнакомца, с которым писатель прогуливался по городу, крича, что он – «спаситель».
Еще один характернейший момент – приступам болезни часто предшествовали восторженные ауры. Вот как пишет сам Достоевский:
«На несколько минут я испытывал такое счастье, какое невозможно ощутить в обычной жизни, такой восторг, который не понятен никому другому. Я чувствовал себя в полной гармонии с собой и со всем миром, и это чувство было таким сильным и сладким, что за пару секунд такого блаженства я бы отдал десять и более лет своей жизни, а может и всю жизнь».
Обратимся к словам писателя и по поводу якобы отсутствия когнитивных нарушений у Федора Михайловича:
«Все, что было со мной до этого первого припадка, каждый малейший случай из моей жизни, каждое лицо, мною встречаемое, все, что я читал, слышал, я помню до мельчайших подробностей. Все, что началось после первого припадка, я очень часто забываю, иногда забываю совсем людей, которых знал совсем хорошо, забываю лица. Забыл все, что написал после каторги. Когда дописывал «Бесы», то должен был перечитать все сначала, потому что перезабыл даже имена действующих лиц».
Согласитесь, это уже не вписывается в картину здоровой психики и ясного ума.
Современный диагноз Достоевского
Современные эпилептологи расходятся во мнениях относительно того, к какому типу относить эпилептические приступы Достоевского – к генерализованным судорожным припадкам или парциальным. Некоторые даже склонны считать, что у писателя присутствовали оба типа.
Большинство исследователей склоняется к версии о наличии сложных парциальных эпилептических приступов с дальнейшей локализацией и вторичной генерализацией, локализацией процесса в височных долях головного мозга. Неизвестно, были ли в данном случае клонические судороги первоначальным симптомом или вторичной генерализацией парциального приступа.
От генерализованных судорожных приступов они отличаются наличием начального эмоционально окрашенного, экстатического переживания и психических эквивалентов в виде эмоциональных расстройств, возникающих вследствие поражения вегетативных, висцеральных и обонятельных отделов височной доли и лимбической системы. Преимущественно ночной характер приступов – скорее проявление ночной височной или лобной эпилепсии, а не первичной генерализованной. Постприпадочные же нарушения речи дают возможность предположить, что причина приступов Достоевского была связана с работой медиальной области левой височной доли, так как активность в этом отделе мозга влияет на речевой центр Брока.
Личностные изменения на фоне височной эпилепсии включают: неспецифические симптомы конфликтности, обстоятельности, эмоциональной нестабильности, эгоцентризма, гипертрофированной аккуратности, частой смены эмоциональных состояний от депрессивно окрашенных до эйфоричных, гиперграфии, усиленного морализаторства.
Болезнь Достоевского в его произведениях
Напоследок хотим наглядно продемонстрировать, как патология автора проявлялась в его произведениях.
На страницах Достоевского мы видим множество персонажей-эпилептиков, что объясняется эгоцентризмом писателя и ригидной фиксированностью на собственных болезненных переживаниях, а слово «припадок» является одним из самых часто встречающихся для характеристики нервно-психических расстройств героев. Например: «припадок злости» («Белые ночи»), «припадки безысходной грусти» («Неточка Незванова»), «припадок магнетический сон» («Село Степанчиково и его обитатели»), «опасный нервический припадок», «припадок вроде обмирания» («Униженные и оскорбленные»), «лихорадочный припадок», «припадки почти истерические» («Подросток»), «у ней какие-то припадки нервные, чуть не ежедневные, и ей память отбивают, так что она после них все забывает, что сейчас было, и всегда время перепутывает» («Бесы»).
Практически «студенческим случаем» для врача-психиатра считается образ князя Мышкина в романе «Идиот». Достоевский рисует эпилептический характер дефензивного круга в сочетании с психическим инфантилизмом и с полной информированностью больного о своем состоянии дает невероятно точные описания припадков, аур, постприпадочных состояний.
«Затем вдруг как бы что-то разверзлось перед ним: необычайный внутренний свет озарил его душу. Это мгновение продолжалось, может быть, полсекунды; но он, однако же, ясно и сознательно помнил начало, самый первый звук своего страшного вопля, который вырвался из груди его сам собой и который никакою силой он не мог бы остановить. Затем сознание его угасло мгновенно, и наступил полный мрак».
Роман «Бесы» также наполнен психопатологическими типажами. Так, психическое расстройство Николая Ставрогина идеально соответствует клинической картине шизофрении, Кириллов страдает эпилептическими припадками, которым предшествуют восторженные ауры, а в лице Марии Тимофеевны Лебядкиной представлена картина эпилептического слабоумия – часто повторяющиеся припадки, дезориентировка, иллюзии памяти, склонностью употреблять уменьшительно-ласкательные слова.
Эпилепсия героини «Униженных и оскорбленных» Нелли сочетается с наличием истерических черт характера (своенравие, капризы, подавление аффекта в виде обид), ее эпилептиформные припадки возникают реактивно в связи с психогенными моментами.
Роман «Игрок» – практически автобиографическое описание собственной лудомании. «Двойник» дает картину маниакального возбуждения и галлюцинаций мелкого канцелярского чиновника Голядкина.
Наконец, «Братья Карамазовы» – последний роман Достоевского, который считается едва ли не автобиографическим произведением, – изобилует героями, имеющими психические от психопатического до психотического уровня. Личность Федора Карамазова, его отношения с сыновьями писатель создавал на основании впечатлений, которые он вынес из отцовской семьи, а мотив отцеубийства в романе дал почву психоаналитикам для исследования истоков эдипальных переживаний Достоевского.
